Константину Богомолову — 50. Если говорить пафосно — отмерил полвека. Но «пафос» не его слово, пишет «МК». А какие тогда его слова и какой сегодня этот дерзкий, порой до вызова, отчаяния, но тонкий эстет слова и сцены, следующий своим путем в искусстве и в жизни, без оглядки на чужие штампы и стереотипы? Который за короткий срок сумел забытую богом Малую Бронную превратить в модный, но умный театр. Накануне его 50-летия мы отказались от юбилейного интервью с ним, а составили алфавит — слова, соответствующие каждой букве, Константин выбирал сам. Получился алфавит Богомолова, а по сути — свод правил, по которым он существует сегодня, в свои пятьдесят. И лучшего его портрета на сегодняшний день нет.
А — это, конечно, Анна. Дочь. Любовь. Счастье. Забота. Волнение. Моя Анна, которой я очень горжусь, о которой много думаю и перед которой всегда бессилен. Она растопила сердце раз и навсегда.
Б — боль. Это очень важная составляющая человеческой жизни. Боль бросает тебе вызов. И боль начинается с двух звуков, с которых начинается слово «Бог». Без боли душевной, физической нет человека. И главное в этой боли то, чтобы найти силы для ее преодоления. Этим и определяется человек: не только способностью испытывать боль, но и нахождением в себе сил преодолеть ее для того, чтобы жить дальше.
В — воля. Тоже четыре буквы, как и в слове «боль». Я очень люблю пушкинские строки: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Я с ними очень согласен. Воля это то, что тоже определяет человека. Я вообще убежден, что существенная часть проблем современных поколений заключается в наличии таланта и отсутствии воли. Потому что талант — это то, что дано Богом каждому. А вот воля дана не каждому. И самый главный дар человеческий — воля.
Кстати, недаром у «воли» есть два значения: воля как сила и воля как вольница, свобода. Это очень важное соединение в одном звукосочетании таких смыслов, поскольку воля-свобода, чувство вольности обязательны для человека. Но опять же, при нем должна быть воля как то, что способно ограничивать и направлять чувство воли и свободы.
Г — город. Я очень люблю город. Люблю жить в этих каменных джунглях. Люблю Москву, ощущение суеты, муравейника. И в то же время у меня от моего города, я имею в виду Москву, ощущение дома и уюта. Выхожу на улицу — это мои улицы, это моя среда, родные мне люди. Город как воздух, без которого не могу жить.
Д — дорога. И не потому, что это важная вещь в моей жизни. Это то, что я безумно любил, но с течением времени потерял к ней всякий интерес. Удивительно, но так. И одновременно для меня остается важной страсть к движению. Движению не внешнему, а внутреннему.
Может, просто тело стареет, может быть, всё дело в том, что я нашел для себя в жизни пространство, из которого не хочу куда-то уезжать, уходить, мне интереснее в нем. Точно так же, как путешествие внутреннее стало гораздо интереснее путешествия внешнего.
Е — ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Вот эта частица «еже» (не помню из своего филологического прошлого, частица это или нет, и не буду заглядывать в Интернет, чтобы уточнить) со временем становится важной. Важно что-то делать ежедневно: продвигаться хоть на сантиметр, хоть на миллиметр. Даже если не продвинешься, все равно надо прилагать усилие. И не откладывать это усилие на завтра, послезавтра. С годами это становится важнее. Потому что ежедневно, ежесекундно истекает песок в песочных часах, и чем дальше, тем лучше ты это чувствуешь, понимаешь. И тем больше жажда жизни. Так мы переходим к букве «Ж».
Ж — жажда жизни. Жажда и жизнь. Жить с жаждой. Жить жадно... Я когда-то у кого-то из экзистенциалистов прочитал фразу: «В жизни нет смысла, но жить надо так, как будто она смысл имеет». Не берусь отвечать на вопрос «есть ли смысл в жизни?», но думаю, что ежедневное приложение сил, ежедневная попытка вырваться за пределы границ самого себя, знаний своих и тех ограничений, которые тебе ставит жизнь, тело, время, — это и есть жажда жизни. И эта жажда — единственное, что в конечном счете намекнет тебе о смысле жизни.
Ё — эту букву я пропускаю. Но первое, что приходит на ум, — одно слово, и я люблю такие русские слова. Они экспрессивные, в них есть ярость, бешеная энергия. Я не ханжа, я употребляю эти слова в жизни часто, и мне не режет слух, когда их употребляют другие. Наверное, их не нужно слышать в массовом пространстве и, конечно, не надо слышать детям. Без этих слов порой не выбросишь ту бешеную энергию, которая в тебе накапливается. А они как будто созданы для того, чтобы выбрасывать ярость, негатив. Выбрасывать ее не действием, а словом.
Вообще русский человек и русская культура богаты своим фантастическим диапазоном — от высочайшей вершины до наличия в русском языке лексики, которой нет во многих других языках. Помню, как в университете невероятно образованные люди занимались этой лексикой, писали научные труды, и это большая часть русской не только языковой культуры. Помню, как давно работал в латышском провинциальном театре, в Лиепае. Иду по улице, разговариваю по телефону по-русски. Вижу, как какой-то деклассированный человек начинает мне кричать что-то по-латышски. Он кричит, судя по всему, проклятия — что я русский, естественно, оккупант. И среди этих слов вдруг русский мат, но с таким латышским акцентом... Это было смешно. Как потом я узнал, у латышей нет этой лексики, а она им очень нравится, и они впитали ее буквально в таком виде, сделав частью латышского языка.
З — зима. Очень люблю зиму. Люблю, когда всё заволакивает снегом. Еще очень люблю Новый год, деревья, покрытые снегом. Люблю в русской литературе, в поэзии снеги, катания на санях, прекрасно описанные в «Детстве Тёмы» у Толстого. Это счастливая пора — снежная и нежная. Зима — очень своеобразная часть русской культуры и для русского человека совершенно неотменимая, как бы ни менялся климат. Если климат поменяется необратимо, это будет величайшая утрата. Причем утрата не климатическая, а культурная.
И — игра. Это такое же важное понятие, как и «воля», «боль». Для меня игра это то, с чего начинался человек, когда он осваивал мир. Игра позволяет, как ни странно, ему оставаться добрым. Потому что человек, который любит играть, не может быть злым, по-настоящему агрессивным. Его агрессия — агрессия азарта, всегда спортивная.
Игра — основа искусства. Мне кажется, я очень игровой человек, люблю игровой спорт. И театр — это, конечно же, игра, но для меня игра нечто большее, чем театр. Это способ жить.
Й — кроме йода, ничего не приходит в голову. Йод, зелёнка, детство… Детское восприятие болезней. Совершенно детское состояние этот йод — йод на коже, темный, очень густой, как чернила. Это те чернила, которыми на тебе пишет жизнь свои первые слова.
К — это, конечно же, Ксения. У нас на свадебных приглашениях стояли «К и К» — Константин и Ксения. Ксения — моя жена, моя любовь. Человек, с которым я совершенно счастлив и которой очень благодарен, потому что она меня очень многому учит в жизни, абсолютно меня понимает. Я считаю, что нашел невероятное счастье. Одновременно мне за это счастье пришлось побороться, и я, честно говоря, горжусь собой. Я тогда боролся отчаянно, сложно, добился этой прекрасной женщины и ничего другого себе не желаю.
Л — лапы. Лапы собачьи — я очень люблю собак. У моих родителей в доме порой было две-три собаки, которых они подбирали. И я, было дело, подобрал собаку и принес в дом. Для меня очень важно, чтобы человек любил собак, это такой индикатор. Что-то в этом есть совершенно особенное, в существенной степени определяющее человека.
М — мама. Моя мама. Я очень-очень, как мне кажется, на нее похож. Так и должно быть, но всегда это вызывает бесконечное удивление и благодарность. Мама всегда в меня абсолютно верила, и эта вера меня питала и питает. Мама всегда была на моей стороне, и это для меня всегда было важно. Я, наверное, говорю очевидную для всех вещь, но это свойственно каждому — открывать для себя подобные эмоции и ощущения к человеку, которого мы называем мамой. Это волшебство, но не каждому везет.
Н — нет. Очень важное слово для меня. Я учусь этому великому слову. Ему можно посвящать университеты. Тот, кто владеет им, но владеет не дешево, а серьезно, основательно, не спекулируя, а именно знает, в какой момент важно и нужно его применить, тот обладает очень важным знанием и умением. Я слову «нет» только учусь, но, надеюсь, это обучение происходит успешно.
О — отец. Его не стало два года назад. Но его молчание, кажется, не изменило способа и формы нашего с ним диалога. Он всегда был молчалив, проживал в себе и драмы, и бури, и массу эмоций. Умел невероятным образом не показывать окружающим внутренних своих переживаний и как будто хранил от них своих близких. Он был очень глубоким человеком. Как будто бы ему посвящены мои любимые строки Гофмансталя: «Да, глубь колодца знает то, что знал склонившийся над ней…».
П — Пушкин. Для меня это знак 50-летия. Когда понимаешь, как это прекрасно, изысканно, изящно и... совершенно. И что Пушкин и есть настоящее.
Р — работа. Без работы мы ничего не стоим. Без работы нет счастья в семье, нет любви, ни в чем нет. Это любимая работа, конечно. Бывает не самая любимая, но я все равно верю, что труд сделал из обезьяны человека. Надо работать. Работать и физически, и душевно. И банальные строки «душа обязана трудиться» неотменяемые.
C — слово. Вначале было Слово. И если я в чем-то понимаю в этой жизни, так это в слове, в тексте, в литературе. Это лучшее, что я умею делать, лучше всего чувствую. Ни театр, ни кино, ни что другое. На самом деле мое подлинное призвание — это слово, если есть у меня какое-то призвание. Но так получилось, что вернулся я в это дело через театр, за что театру бесконечно благодарен. Я сделал большой крюк в своей жизни и вернулся к сочинению текстов через театр. Но, как поется в одной известной песенке, «нормальные герои всегда идут в обход».
Т — терпение. Оно соединяется со словами «боль», «воля», «работа» и другими важнейшими словами. Я могу сказать: есть талант, но есть терпение. Потому что талант — это то, что, по моему убеждению, есть у каждого человека; а вот чтобы реализовать этот талант, нужно терпеть, трудиться и не унывать. Поэтому:
У — уныние — действительно, самый тяжкий грех. Потому что уныние — это право потерять веру, которое человек сам себе дает. Уныние — предательство Бога со стороны человека и поэтому тягчайший грех.
Ф — финал. Финал — странная, обманчивая вещь: кажется, что это точка, но на самом деле искусство финала — искусство не закончить историю, а искусство вовремя уйти: со сцены и из жизни. С течением жизни понимаешь, что овладеть этим искусством, может быть, и есть самое-самое важное.
Х — хрен. Я очень люблю хрен. Я не люблю острый перец, но люблю эту прекрасную русскую приправу. Хрен со студнем — лучшее, что может быть.
Ч — на букву Ч мне не приходит ни одно слово, и пускай это будет пробелом. Впрочем, так же обойду «Ш» и «Щ». И это не лень: в шипящих есть странное ощущение вязкости, как будто болото, в котором утонул персонаж моего последнего спектакля — барон Тузенбах. В этих согласных нет точки опоры. Они вроде бы согласные, то, на что опираются слова (я всегда думал, что они такие колонны, сваи), а на эти согласные — «Ч», «Ш», «Щ» — страшно что-либо опереть. Потому что они не твердые. Они даже и не мягкие — какие-то совершенно жидкие.
Ъ, Ь — не знаю.
Ы — эта буква для меня навсегда ассоциируется с фильмом «Кин-дза-дза». Я нежно люблю эту картину Георгия Данелии, особенно ее первую часть. Она несколько затянута, но прекрасна. Какое-то там замечательное хулиганство взрослых людей, свободных и абсолютно равнодушных к тому, как на это посмотрят другие. И эта буква навсегда у меня ассоциируется с этим «ы-ы-ы-ы», которое поют (мычат) герои «Кин-дза-дзы».
Ю — наверное, слово «юг». Я очень люблю юг. Люблю и север, хотя живу в более северной части земного шара. Всё детство — это Пицунда, лето, море. Родители зарабатывали мало, влезали в долги, но вывозили нас с сестрой в Пицунду, в Дом творчества Союза кинематографистов. И с тех пор я не представляю себе лета без юга.
Но это, скорее всего, еще и кровь. В прошлом мой прапрадед взял из табора цыганку. История как из классической литературы: офицер, взявший цыганку, женится на ней. А кровь сильная, и мои такие южные черты отсюда. Может быть, поэтому я очень люблю цыганские напевы, всегда с восторгом слушал Алешу Дмитриевича, и, может, отсюда у меня несдержанный и резкий темперамент.
Э — ничего на эту букву не приходит, но я вмещу в нее то, что не вместилось в некоторые буквы. Например, в «Н» я включил бы еще и Ницше. Я его очень люблю, в первую очередь потому, что он и не философ, и не поэт. Он — поэт-философ. И это соединение поэзии и философии мне очень близко. Мне кажется, что он не понят, не раскрыт, крайне вульгарно был использован в ХХ веке. Вульгарно и тупо осмыслен, а это очень глубокий, очень христианский, как ни странно, автор.
Еще сказал бы Достоевский (буква «Д»). Куда без Достоевского? А на «К» — Кафка. Дома, помню, стоял на полке черный томик первого издания Кафки, кажется 65-го года, — я очень рано его прочитал. Кстати, и Достоевского начал читать рано. До сих пор помню, как за два дня освоил «Идиота» — взахлеб. Допоздна читал, отказывался ложиться спать — так меня это затянуло, увлекло, вызвало бешеный восторг. И с Кафкой тоже была какая-то невероятная влюбленность.
А еще был Пауль Целан, если говорить о букве «Ц». Важнейший поэт в моей жизни. Я в детстве подражал ему. И вот тут я хочу сказать о прекрасном, удивительном человеке — Ольге Ивановне Татариновой, руководительнице студии «Кипарисовый ларец» при Дворце пионеров на улице Фадеева. Благодаря ей я поверил, что мое призвание — писать, и я много писал в детстве. И еще хочу сказать о Викторе Владимировиче Ремизове, учителе литературы, который пришел к нам в 31-ю школу в 4-й класс (жаль, что в алфавите нет числительных, а то бы 31-я школа, ныне гимназия Капцовых, непременно вошла бы в мой алфавит как прекрасная, с прекрасными учителями), а ушел в 6-м; он много сделал для нас.
Э — звук-паразит, когда думаешь, что еще сказать. И в этот момент я растягиваю букву «Э» и впихиваю всё, что приходит в голову.
Я — местоимение «Я», и бог знает что вмещает в себя это понятие: где его границы, зачем, почему и к чему оно существует? Да и не в этом дело для меня. Главное в том, что к 50 годам я чувствую в себе право в своих суждениях опираться на себя самого. И говорить, не прикрываясь ничьим авторитетом, ничьим величием. Говорить «мне не нравится» или «мне нравится». Говорить «я люблю» — «я не люблю», «я считаю, так правильно» — «я считаю, так неправильно», «это хорошо, а вот это плохо». В этом смысле право использовать букву, слово, местоимение «Я» дорогого стоит. И поэтому я обладаю этим правом и включаю в свой алфавит.
